| |
Рассматривая эволюцию естествознания, обычно выделяют
три этапа развития, соотносимых с тремя типами научной
рациональности: классика, неклассика и постнеклассика
(B.C. Степин) или неонеклассика (В.В. Ильин). Они
характеризуются следующими признаками. Классика исходит
из независимости знания от субъекта и субъективных
посылок (ценностей и пр.), из его объективности. В
классике имеет место оценка субъекта как среднетипичного
познавателя, как стандартного элемента, способного на
"непроблематизируемые регистрации беспристрастного
обстояния дел" [8;66]. К этому можно добавить также
жестко детерминистическую картину мира, отождествление
неопределенности с неполнотой знания, преобладание
механицизма в миропонимании, рассмотрение сложного "как
агрегата элементарных частей" [8; 67], развитие знания
как перманентного накопления новых истин.
На неклассическом этапе ориентиры иные. Здесь имеет
место: признание зависимости познавательного процесса от
методов и средств познания, от субъективного фактора;
отказ от жестко детерминистической позиции, не
оставляющей места неопределенности; видение реальности
как поливариантной, допускающей разнообразие,
самодостаточность, следствием чего является возможность
использования концепции дополнительности в описании
альтернативных ситуаций. Допускается и самоорганизация
реальности.
И все же. Несмотря на значительную разницу, общей
чертой классической и неклассической науки является
направленность на познание мира в целом, на постижение
истины. Вопрос о ценности познания, о предписывающей
функции знания не проблематизируется.
Принципиальным отличием неонеклассики (или
постнеклассики) является установка на согласование
знания и ценностей, истин и идеалов, этики и технологии.
Основная идея неонеклассики - наука для человека, ее
вершение не цель, а средство самоутверждения
человечества. Следовательно, необходима иерархия
ценностей, установление приоритетов, учитывающих
основополагающие интересы человечества, которые могут
существенно расходиться с устремлениями науки. "Для
допускающих финализацию деятельности классики и
неклассики апофеоз науки - законосообразная истина.
Поэтому рационально то, что ведет к ней. Такая
финализация для неонеклассики кощунственна: поскольку
контрапункт - целесообразная жизнь, выживание,
рационально то, что ведет к ним. Неонеклассика, таким
образом, вводит иную идеологию рациональности, которая
кратко определяется как гуманитарный антропоморфизм"
[8;88].
На классической и неклассической стадиях наука
занималась исключительно "сущим", теперь она осваивает
ареалы "должного". "Постнеклассический тип
рациональности расширяет поле рефлексии над
деятельностью. Он учитывает соотнесенность получаемых
знаний об объекте не только с особенностью средств и
операций деятельности, но и с ценностно-целевыми
структурами. Причем эксплицируется связь внутринаучных
целей с вненаучными, социальными ценностями и целями"
[5;305]. Говоря проще, постнеклассика "вбирает" в себя
самого человека, нацеливается на разрешение его задач,
достижение гуманитарно значимых целей, обеспечения
достойного бытия, выживания рода. Как выразился Тейяр де
Шарден, отныне "центр перспективы - человек,
одновременно и центр конструирования универсума. Поэтому
к нему следует сводить в конечном итоге всю науку" [6;
38].
Трудно не согласиться - приведенные тезисы звучат
весьма представительно. Кто будет возражать против того,
чтобы техногенная цивилизация вступила в "полосу особого
типа прогресса, когда гуманистические ориентиры
становятся исходными в определении стратегий научного
поиска", а научно-технические проекты подвергались
экспертизе для отслеживания возможных последствий
"реализации программы под углом зрения гуманистических
ценностей и решения глобальных проблем" [4; 18].
Нацеленность на решение таких задач оправдана. Ее
актуальность не вызывает сомнений, особенно если иметь
ввиду множество фактов, когда различные
научно-технические проекты не только не способствовали
"выживанию человечества как рода", но скорее наоборот.
Ориентация преобразовательных программ на цели и
ценности человечества необходима. Поэтому в
постнеклассике происходит трансформация статуса истины,
которая более не является путеводной звездой, освещающей
тернистый путь исследователя мироздания, она утратила
ключевые, доминирующие позиции. Обсуждению именно этого
пункта посвящена настоящая статья.
Отстаиваемый в нем тезис представляется далеко не
однозначным. В качестве теоретической идеализации он
выглядит благопристойно, но размышление о возможном
практическом его воплощении вызывает вопросы; 1) Не
окажется ли истина-средство разрушительной для науки? 2)
Принесет ли она позитивные результаты? Способна ли она
вообще инспирировать какие-либо существенные изменения?
Далее мы попытаемся ответить на них.
1) Что означает тезис, что истина становится
средством? Он означает перенос акцента с самой истины на
тот результат, которому она служит. Следовательно,
истинность перестает быть обязательной - отныне важнее
эффективность. А эффективность, в свою очередь, может
быть обеспечена отнюдь не только истинными знаниями, но
и неопределенными, и просто ложными. История инженерных
разработок с очевидностью подтверждает этот факт. Такой
подход хорошо известен в технической сфере. То есть,
налицо сближение постнеклассического ученого и инженера,
по меньшей мере в методологии деятельности - одной из
особенностей инженерной работы как раз и является
строгая направленность на решение конкретных задач.
Интерес к сути, содержательным аспектам происходящего
нередко отсутствует, проявляется лишь тогда, когда он
может способствовать приближению к поставленной цели. В
большинстве случаев инженер не интересуется истиной
самой по себе - для него важно найти метод расчёта,
который наиболее просто и эффективно позволит обеспечить
достижение требуемых качеств создаваемой техники.
Инженер сознательно отказывается от статуса человека
познающего. Но для ученого это недопустимо, ибо тогда
происходит превращение его в конъюнктурщика,
конформиста. А.Г. Фонотов отмечал, "приоритет "пользы"
вместо приоритета "истины" разрушает ткань
исследовательской работы, делает неполноценными
результаты исследований", в конечном итоге размывая
систему знания.
Применительно к историческим исследованиям, интересен
следующий момент. Считается, что европейская культура, а
точнее западный, рационалистический образ мышления,
берет свое начало в Древней Греции. Несомненно, что он
лежит в основе и современной науки, истоки которой также
в античности. Вопрос в том, почему начало науки
оказалось именно там? Ведь Греция не была единственным
местом, где человеческий разум проявлял свою активность.
Другие народы (Египет, Персия, Китай и пр.) также
обладали математическими, геометрическими,
астрономическими, медицинскими познаниями. Почему не они
положили начало научному знанию? Итальянские ученые
Д.Реале и Д.Антисери полагают, что именно утилитарная
незамкнутость позволила получить такой результат.
"Математика египтян заключалась преимущественно в
овладении операциями арифметического счета, привязанными
к практическим целям, как, например, измерение
количества товаров или деление определенного числа вещей
на данное число лиц. Аналогичным образом, геометрия
имела практический характер. Она помогла разметить поля
после периодических разливов Нила, проектировать и
конструировать пирамиды... ...То же можно сказать и об
астрономии. Вавилоняне преследовали сугубо практические
цели, создавая гороскопы и делая предсказания" [3;5].
Иное греки. Высоко ценящие созерцательность, они
полагали постыдным для мудреца заниматься практической
работой. Например, Архимед считал собственные инженерные
выдумки делом досужим, не имеющим существенного
значения, и видел подлинное свое призвание в чистой
математике. И такой подход впоследствии принес плоды.
Разработка "знания ради знания" позволила не
ограничиваться пределами житейского опыта, создать
методологию,' что в конечном итоге и привело к
оформлению научной системы. Практичные же египтяне и
вавилоняне, для которых знание, истина не были важны
сами по себе, но только как средство к чему-либо, так и
остались на прежнем уровне.
2) Второй вопрос - способна ли истина в своем новом
статусе принести позитивные изменения? Или, если взять
шире, может ли она в принципе оказать существенное
влияние на результаты научной деятельности? Для ответа
рассмотрим, что за факторы реально направляют
деятельность ученого и научной организации, в которой он
трудится.
Обратимся сначала к индивидуальному плану. Какие
стимулы здесь являются основными? Как соотносятся
представления о нуждах человечества и собственные
устремления ученого или инженера? Применительно к
профессиональной сфере не всегда возможно говорить о
"высоких материях". Насколько уместны упоминания о
чувстве долга, об ответственности перед грядущими
поколениями? В реальной деятельности такие цели, даже
если присутствуют, нередко не являются ключевыми. Для
более или менее увлеченного человека, движущей силой
является своего рода страсть к творчеству.
О.Шпенглер писал, что "страсть изобретателя...
представляет собой личностное жизненное влечение, личное
счастье и страдание, ему нужны победа над трудной
проблемой, богатство и слава, приносимые успехом. Польза
или вред, созидательный или разрушительный характер
изобретения его не касались бы даже в том случае, если
бы о них дано было знать заранее" [7;484].
Вообще, возникает вопрос, насколько возможно
серьезное творчество без описанной страсти. Трудно
представить исследователя, достигающего весомых
результатов, и в то же время относящегося к своему труду
как к рутинному исполнению должностных обязанностей. По
всей видимости, для создания значимого нужно посвятить
себя работе полностью, погрузиться в нее "с головой",
жить в ней. А это подразумевает, что работа становится
самоцелью.
Энди Гроуф, создатель процессора Pentium III,
говорил: "Если вас не преследует маниакальное желание
удвоить число транзисторов на кремниевой пластине каждые
восемнадцать месяцев, то в полупроводниковой
промышленности вам делать нечего" [Коме. правда.
26.02.99]. Очевидно и в любой другой области
промышленности или области исследований необходимо это
самое "маниакальное желание", именно оно движет
творцами. Это сполна сказывается на результатах, которые
особенно быстро проявляются в технике, иногда создавая
впечатление иррационального и даже абсурдного развития.
В этой связи не ясно, за счет чего истина-средство
будет способствовать положительным сдвигам. Они возможны
лишь тогда, когда априори есть высокие цели. Но их
существование весьма умозрительно. Нет убедительных
гарантий, что на практике они будут поставлены и истина
как средство будет служить именно им. Потому-то и не
снят вопрос: средством к чему может оказаться истина? К
тому же! Деятельность ученого определяется не только его
собственными устремлениями. Он включен в ту или иную
административную систему, зависит от нее. Сколь велико
ее влияние, что ею движет? Думаю, интересы человечества
как рода, его цели и ценности играют здесь не главную
роль.
С моей точки зрения сегодня нельзя рассматривать
науку как силу, имеющую решающее влияние на дальнейшее
развитие человечества. Это было бы проявлением
технократизма или сциентизма. Научная (и техническая)
деятельность в значительной степени детерминируется
факторами, к ней самой не относящимися, ориентирующими
ее на цели, от самой науки далекие. Поясним эту мысль
подробнее.
Выполнение каких условий необходимо для достижения
реальной отдачи от научной деятельности? В самом общем
смысле их два: получение законченной разработки и
внедрение ее результатов во что либо - от производства
до общественного сознания. Только тогда возможен
ненулевой эффект. От чего зависит выполнение этих
условий? Конечно, от самого ученого, но в первую ли
очередь? Любая научная работа требует соответствующего
финансирования. Речь идет не о выплате жалования - в
сравнении со стоимостью лабораторий, оборудования и
прочего размер жалования ничтожен. В большинстве
современных наук без экспериментальной составляющей
работа ученого неплодотворна - бумаги и ручки
недостаточно. Даже "чистому" теоретику нужно
финансирование на издание его работ - ибо никому
неизвестные работы не оказывают заметного влияния.
Далее ясно - деньги даст тот, кому выгодны
спонсируемые им научные разработки. Следовательно, в
значительной степени цели и задачи определяются силами,
"трансцендентными" научному сообществу. Известно, что
сейчас научные центры создаются в транснациональных
корпорациях, которые занимаются подготовкой специалистов
для конкретных нужд и осуществляют не просто слияние
науки, техники и производства, но постановку первых на
службу производству. Причем не какому-то абстрактному
производству, анализ которого можно проводить только с
макроэкономических позиций, а производству конкретной
компании, а значит и ее целям, в числе которых стоят
погоня за прибылью, лоббирование собственных интересов,
борьба с конкурентами, их уничтожение. Мне могут
возразить, что существует еще государственная политика,
устанавливающая свои цели. Соглашаясь с этим доводом
отмечу, что он не находится в противоречии с моим
тезисом о подчиненности системы научно-технического
воспроизводства структурам более высокого порядка.
В качестве примера можно рассмотреть историю с
созданием ядерного оружия. На первый взгляд кажется,
ученые смогли создать продукт огромной значимости, после
появления которого началась почти что новая эпоха.
Действительно, ход истории мог бы быть иным, не изобрети
человек атомную бомбу. Иногда данный факт представляют
как свидетельство того, что научные разработки по
прежнему играют важнейшую, судьбоносную роль в жизни
человечества. Отчасти это так, но было ошибкой
упрощенное толкование этой мысли. Хотя исполнение работы
действительно зависит от ученого, но выбор приоритетов,
постановка целей и задач в целом осуществляются не им.
Возвращаясь к ядерной бомбе зададимся вопросом, почему
она оказалась не у Гитлера? Тому есть ряд причин.
Начиная от существенных - преследование ученых-евреев, в
результате чего многие из них иммигрировали в США, или
изначальной недооценки возможностей атомного проекта, и
заканчивая разными бюрократическими препонами. Пример
последних - принятие постановления, согласно которому
деньги на военные разработки выделялись только при
условии, что результат будет достигнут не позднее, чем
через несколько месяцев. Такой подход препятствовал
нормальному финансированию ядерной программы, не
предполагающей мгновенной отдачи. Итогом перечисленного
и стало отставание Германии в этой сфере. Насколько
такое развитие событий зависело от ученых? Ненамного.
Главная причина того, что у Гитлера не была создана
атомная бомба - недальновидная политика немецкого
руководства. Обратное наблюдалось в США, что и
подтвердилось известными всем результатами.
Поэтому не стоит ожидать, что какие то ни было
внутринаучные перемены способны инспирировать социальные
сдвиги, изменить вектор развития человечества. Если они
и играют какую-то свою роль, то роль эта не главная.
Н.Н. Трубников справедливо отмечал, "что современный
ученый в основной своей массе давно связал себя с теми
общественными формами, в которых выступает современная
наука, и стал если не "ученым лакеем", то, во всяком
случае, "пролетарием умственного труда". При этом "значительнейшаячасть
представителей науки продолжает все еще тешить себя и
других давно изжившими себя иллюзиями относительно
Чистой Науки и ее благородных жрецов, служащих
Прекрасной и Доброй Истине" [2;280].
Так к какой же постнеклассике нам еще стремиться? Не
наоборот ли стоит действовать? Ведь ученый, ищущий
истину, сам по себе не наносит никому вреда. Погибель
идет от "прикладника", от того, кто воодушевлен
внедрением в жизнь такого поиска. Вспомним опять
создание ядерного оружия. Ведь тогда сами ученые
предостерегали от использования их наработок на практике
и были удручены полученными результатами. Иное политики
и генералы. Чуждые высокому, видящие лишь утилитарный,
практический аспект, они ликовали обретению смертоносной
дубины.
Подводя итог, хочется зафиксировать следующее. По
моему мнению, сегодня более актуально стремление как раз
к истине как цели. Такая установка будет способствовать
независимости науки от сторонних влияний, снизит
вероятность обслуживания ею чьих-то частных интересов.
Истина как цель придает чистоту научному сообществу,
дает ему моральное право выступать в роли высшего
эксперта в различных вопросах. Что же касается изменения
направления развития техносферы, то оно может быть
достигнуто только социально - политическим волением, но
не внутренними структурными преобразованиями науки и
техники. Не следует сбрасывать со счетов и второй путь -
постепенное изменение массового мировоззрения, внедрение
в него (а не только в науку, точнее - не в науку!)
новой, гуманистической системы ценностей. И может быть
тогда удастся изменить ситуацию к лучшему. А истина
пусть останется ИСТИНОЙ, олицетворяя собой наши высокие
идеалы, наряду с ДОБРОМ и КРАСОТОЙ.
Примечания:
Ильин В.В. Философия. - М., 1999.
Трубников Н.Н.//Заблуждающийся разум? Многообразие
вненаучного знания. М.,1990.
Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков
до наших дней. Т. I. Античность. М., 1994.
Степин B.C. Научное познание и ценности техногенной
цивилизации//Вопросы философии, №10, 1989.
Степин B.C. Структура и динамика научного
познания//Философия науки и техники. - М., 1996.
Шарден Т. Феномен человека. - М., 1987. - 240 с. 7.
Шпенглер О. Человек и техника // Культурология. XX
век. Антология. М., 1995. с. 454-497.
Ильин В.В. Теория познания: эпистемология. М., 1994.
Статья опубликована:
Вопросы философии: сборник статей докторантов,
аспирантов, соискателей, молодых ученых МПУ и других
вузов России. Выпуск 7. Отв. Редактор - докт. филос. н.,
про. А.И. Дырин. - М.: Изд-во МПУ "Народный учитель",
2001. - 112 с. |
|
